Рождественская сказка: два собора
Последнее своё студенческое Рождество я проводил вне родительского дома. Можно сказать, что и впервые, если не считать праздники, выпавшие на период срочной службы после первого курса.
Непраздничное Рождество
Это потому, что пришлось в авральном порядке обрабатывать выписанную по межбиблиотечному абонементу монографию для диплома. Я никак не мог заставить себя сесть за этот солидный, едва не в тысячу страниц, фолиант с мудрёными чертежами и формулами, пока срок до его возвращения в родное хранилище вплотную приблизился к критическим нескольким дням.
Теперь вот пришлось не то что грызть – рвать, давясь огромными кусками, гранит науки, жертвуя, среди прочего святым - возможностью побыть у родного очага, где можно спокойно отоспаться после вечного общежитского гвалта, напитаться вкусными мамиными завтраками – обедами, насладившись заодно и блаженным ничегонеделанием. К Рождеству студенческая общага вовсе опустела. Куда-то исчезли даже вечно толкущиеся на кухне и расширителях выходцы из далёкого Вьетнама. Читалка тоже, естественно, не работала, и спортзал на замке. Все это побудило меня, после утреннего кросса и классического студенческого завтрака из тройной яичницы на сале с луком, сдобрённой, ко всему, ещё и литром крепчайшего чёрного чая, отправиться на праздничную службу.
Для посещения я выбрал собор, который постоянно обозревал со своего места в библиотеке: огромный, византийской архитектуры, с жизнеутверждающей, в пастельно – красноватой гамме, раскраской. Он возвышался над закопчённой застройкой времён Российской Империи и первых пятилеток. Была внутри его и определённая энергетика – может и послабее, но вполне сродни той, что имеет место, скажем, в Софии Киевской или Лавре. Мне вновь захотелось постоять под полутёмными сводами , и, в мерцании лампад, улавливая сладкий дух ладана, поддаться умиротворению, истекающему от распевов церковного хора. Переступив порог храма, сразу погрузился в эту полузабытую атмосферу «горнего мира». Но вот кто-то легко зацепил меня и тотчас извинился – приятным девичьим голоском с заметными детскими интонациями. Я обернулся – и увидел Её.
Теперь вот пришлось не то что грызть – рвать, давясь огромными кусками, гранит науки, жертвуя, среди прочего святым - возможностью побыть у родного очага, где можно спокойно отоспаться после вечного общежитского гвалта, напитаться вкусными мамиными завтраками – обедами, насладившись заодно и блаженным ничегонеделанием. К Рождеству студенческая общага вовсе опустела. Куда-то исчезли даже вечно толкущиеся на кухне и расширителях выходцы из далёкого Вьетнама. Читалка тоже, естественно, не работала, и спортзал на замке. Все это побудило меня, после утреннего кросса и классического студенческого завтрака из тройной яичницы на сале с луком, сдобрённой, ко всему, ещё и литром крепчайшего чёрного чая, отправиться на праздничную службу.
Для посещения я выбрал собор, который постоянно обозревал со своего места в библиотеке: огромный, византийской архитектуры, с жизнеутверждающей, в пастельно – красноватой гамме, раскраской. Он возвышался над закопчённой застройкой времён Российской Империи и первых пятилеток. Была внутри его и определённая энергетика – может и послабее, но вполне сродни той, что имеет место, скажем, в Софии Киевской или Лавре. Мне вновь захотелось постоять под полутёмными сводами , и, в мерцании лампад, улавливая сладкий дух ладана, поддаться умиротворению, истекающему от распевов церковного хора. Переступив порог храма, сразу погрузился в эту полузабытую атмосферу «горнего мира». Но вот кто-то легко зацепил меня и тотчас извинился – приятным девичьим голоском с заметными детскими интонациями. Я обернулся – и увидел Её.
Мимолётное виденье
Девушка в кроличьей шубке, поправила прядь каштановых волос, выбившихся из-под косынки, поставила свечу у иконы и застыла в молитвенном сосредоточении. Это, как сказал один поэт, мимолётное видение, всецело овладело мною. Я поглощал, впитывая без остатка, и ладную фигурку, угадывающуюся через грубоватое меховое одеяние, и беззащитный изгиб шеи, и даже выражение молитвенной отрешённости в миндалевидных карих глазах. Нет, меня не обуревали плотские желания. Это, наверное, было то, что в прежние времена называли обожательным смирением.
После службы потерял её из виду, но совершенно почему-то не расстроился. На душе было как-то празднично, да и засело предчувствие, что ещё встретимся. И, действительно, три дня спустя увидел её, вы не поверите где – в читалке, причём она тоже оказалась дипломницей, с другого факультета. По своей природе я парень довольно стеснительный, и никогда не отличался умением «подкатывать» к девушкам, но здесь, как прорвало. Откуда только и взялись лёгкая распущенность в голосе, острословие, умение показать себя … Я старался понравиться изо всех сил, и, кажется, произвёл впечатление. Она даже согласилась, чтобы проводил её домой. Мы проигнорировали метро и шли четыре или пять часов, которые, однако, пролетели как-то незаметно, блуждая по старым кварталам, согреваясь в уютных кафешках, болтая ни о чём. В заключение купил ей букет роз – первый в своей жизни букет для девушки.
Дальше – как обычно: свидания, совместные походы в театркинозоопаркдискотеку, знакомство с родителями. Всё это перемежалось с защитой, госами, распределением. Я неплохо устроился, попав на предприятие с совместными инвестициями, правда, в полутысяче километров от её дома. Впрочем, такое мелкое неудобство не могло нас разлучить. Мы наведывались друг к другу поочерёдно, еженедельно, осознавая после каждой встречи, что являемся двумя половинками одного целого. Дело явно шло к свадьбе.
Правда, был в этом всём один пикантный момент. Моя Таня (вот видите, только сейчас удосужился назвать её имя), будучи девушкой верующей, никак не могла решиться на физическую близость до замужества. Это едва не сыграло роковую роль в наших отношениях. Карьера – превыше всего Спустя год после нашей первой встречи получил предложение постажироваться в Германии. Просто сказка: работа в известной фирме, приличная, даже по их меркам, зарплата, блестящие перспективы карьерного роста. Одним словом, воплощение мечты - то, к чему стремился, можно сказать, всю свою сознательную жизнь. Да, не просто хорошо - великолепно, но - в контракте условие, что на период его действия, а это полтора года, кандидат, по сути, не имеет права жить с семьёй. Я пребывал в мучительных раздумьях: брак или дальнейший профессиональный рост, предложить любимой полтора года ожидания, или взять, и разорвать всё одним махом? В конце – концов, между нами не было ничего такого, вся романтика выветрится со временем, я смогу заставить себя забыть её, а она – пусть и не сразу, но найдёт замену. Да и вообще, мало кто женится по любви, а если и женится - редко доводит корабль брака до счастливой гавани. В общем, накануне отъезда написал письмо своей зазнобушке, изложив упомянутые «правильные» рассуждения, заодно с пожеланиями найти себе более достойную партию.
На чужбине с первых дней я был стремительно втянут в водоворот новой жизни. Бешеный рабочий график, масса новой информации, четырнадцать - шестнадцать часов на ногах, освоение тонкостей языка и культуры. Для лирических раздумий -… даже малейшей возможности. Работа, работа, ещё раз работа. Это в Германии хорошо поставлено. Там человек дела возведён на высочайший пьедестал, для него всё: деньги, почёт, слава. Словом, с моим честолюбием было о чём стараться. К году я уже попал, что называется, в струю: стал своим в коллективе, обрёл доверие у начальства, пошёл на повышение. Но вот только потихоньку начала одолевать тоска. От неё не спасали ни роскошные корпоративные вечеринки, ни туристические вояжи по выходным, ни визиты в квартал, скрывающийся за крутым поворотом крепостной стены. Всё чаще во снах, как наяву, являлись читалка; византийский собор, уходящий в вечернюю мглу старых кварталов; девушка с выбившимся из-под платочка локоном у иконы. Иногда даже просыпаясь, каким-то непостижимым образом ощущал её почти физическое присутствие. А мы ведь даже не были близки по-настоящему!
После службы потерял её из виду, но совершенно почему-то не расстроился. На душе было как-то празднично, да и засело предчувствие, что ещё встретимся. И, действительно, три дня спустя увидел её, вы не поверите где – в читалке, причём она тоже оказалась дипломницей, с другого факультета. По своей природе я парень довольно стеснительный, и никогда не отличался умением «подкатывать» к девушкам, но здесь, как прорвало. Откуда только и взялись лёгкая распущенность в голосе, острословие, умение показать себя … Я старался понравиться изо всех сил, и, кажется, произвёл впечатление. Она даже согласилась, чтобы проводил её домой. Мы проигнорировали метро и шли четыре или пять часов, которые, однако, пролетели как-то незаметно, блуждая по старым кварталам, согреваясь в уютных кафешках, болтая ни о чём. В заключение купил ей букет роз – первый в своей жизни букет для девушки.
Дальше – как обычно: свидания, совместные походы в театркинозоопаркдискотеку, знакомство с родителями. Всё это перемежалось с защитой, госами, распределением. Я неплохо устроился, попав на предприятие с совместными инвестициями, правда, в полутысяче километров от её дома. Впрочем, такое мелкое неудобство не могло нас разлучить. Мы наведывались друг к другу поочерёдно, еженедельно, осознавая после каждой встречи, что являемся двумя половинками одного целого. Дело явно шло к свадьбе.
Правда, был в этом всём один пикантный момент. Моя Таня (вот видите, только сейчас удосужился назвать её имя), будучи девушкой верующей, никак не могла решиться на физическую близость до замужества. Это едва не сыграло роковую роль в наших отношениях. Карьера – превыше всего Спустя год после нашей первой встречи получил предложение постажироваться в Германии. Просто сказка: работа в известной фирме, приличная, даже по их меркам, зарплата, блестящие перспективы карьерного роста. Одним словом, воплощение мечты - то, к чему стремился, можно сказать, всю свою сознательную жизнь. Да, не просто хорошо - великолепно, но - в контракте условие, что на период его действия, а это полтора года, кандидат, по сути, не имеет права жить с семьёй. Я пребывал в мучительных раздумьях: брак или дальнейший профессиональный рост, предложить любимой полтора года ожидания, или взять, и разорвать всё одним махом? В конце – концов, между нами не было ничего такого, вся романтика выветрится со временем, я смогу заставить себя забыть её, а она – пусть и не сразу, но найдёт замену. Да и вообще, мало кто женится по любви, а если и женится - редко доводит корабль брака до счастливой гавани. В общем, накануне отъезда написал письмо своей зазнобушке, изложив упомянутые «правильные» рассуждения, заодно с пожеланиями найти себе более достойную партию.
На чужбине с первых дней я был стремительно втянут в водоворот новой жизни. Бешеный рабочий график, масса новой информации, четырнадцать - шестнадцать часов на ногах, освоение тонкостей языка и культуры. Для лирических раздумий -… даже малейшей возможности. Работа, работа, ещё раз работа. Это в Германии хорошо поставлено. Там человек дела возведён на высочайший пьедестал, для него всё: деньги, почёт, слава. Словом, с моим честолюбием было о чём стараться. К году я уже попал, что называется, в струю: стал своим в коллективе, обрёл доверие у начальства, пошёл на повышение. Но вот только потихоньку начала одолевать тоска. От неё не спасали ни роскошные корпоративные вечеринки, ни туристические вояжи по выходным, ни визиты в квартал, скрывающийся за крутым поворотом крепостной стены. Всё чаще во снах, как наяву, являлись читалка; византийский собор, уходящий в вечернюю мглу старых кварталов; девушка с выбившимся из-под платочка локоном у иконы. Иногда даже просыпаясь, каким-то непостижимым образом ощущал её почти физическое присутствие. А мы ведь даже не были близки по-настоящему!
И снова я, под сенью храма…
Душой отходил только под сенью величественного готического собора XIV века – единственного сооружения, уцелевшего после ковровых бомбёжек союзниками в конце войны. Тот особенно хорош в солнечные дни, когда его стрельчатые окна с витражами изливают вовнутрь потоки света на хоругви, картины, хоры, и резьбу колонн. А еще, здесь был выгорожен уголок для богослужений близкой нам греческой церкви. Я посещал их время от времени. Вот и сейчас, в канун Рождества, сидя на скамье, пытался вникнуть в проповедь на незнакомом языке, произносимой по ходу известного, в общем - то, обряда. Смысл слов оставался непонятен, а перед внутренним взором открывались картины недавнего, и в тоже время пугающе далёкого прошлого: полусумрак православного храма, неверный свет лампад, одухотворённое девичье лицо…
И тут ощутил лёгкое, и такое знакомое, до сердечной боли, прикосновение, а потом услышал голос с беззащитными детскими нотками: - Да как ты посмел думать, что я смогу всё забыть. Да сам ведь, вижу, тоже, не забыл. Нет, с этим надо заканчивать. Поговорю с коллегами. Немцы – народ сентиментальный, поймут, помогут. И здешняя, лучшая в мире психиатрия, мне поможет… Когда вихрь дурацких мыслей развеялся, я еле заставил себя повернуть голову. Она стояла рядом и плакала: та же стройная фигурка, изогнутая лебединая шейка, а на виске - бледно голубой, еле заметно пульсирующий сосудик. Упал, обнял её колени, разрыдался: «Прости, прости, никогда, никогда больше этого не повториться». Эти европейцы – молодцы, хотя, по нашим меркам, больно уж раскованы.
Таня, кстати, приехала по месячной туристической визе, на которую заработала репетиторством, ну и мама наскребла что-то из своих сбережений. Я получил отпуск на две недели. Как мы его провели, умолчу, заметив только, что через пару месяцев вновь был отпущен под честное слово домой - на неделю, «ввиду сложных семейных обстоятельств». У Тани к этому моменту довольно сильно обозначился животик, и мы изрядно помучились с её свадебным нарядом. Венчались – ну, конечно, в храме, где впервые увидели друг друга. Еще спустя семь месяцев жена благополучно разрешилась двумя близнятами: мальчиком и девочкой. Им уже по десять лет.
Я их, конечно, люблю, как и Танюху, но только Петька наш слишком впечатлительный какой-то, ранимый; к спорту безразличен, ему больше нравиться на скрипочке пиликать. Ну а Маша, наоборот, вся в папу – рослая, мощная такая девчёночка, староста класса, никому спуску не даёт, и собирается пойти на бобслейную или биатлонную секцию.
Умар Сарьянов
И тут ощутил лёгкое, и такое знакомое, до сердечной боли, прикосновение, а потом услышал голос с беззащитными детскими нотками: - Да как ты посмел думать, что я смогу всё забыть. Да сам ведь, вижу, тоже, не забыл. Нет, с этим надо заканчивать. Поговорю с коллегами. Немцы – народ сентиментальный, поймут, помогут. И здешняя, лучшая в мире психиатрия, мне поможет… Когда вихрь дурацких мыслей развеялся, я еле заставил себя повернуть голову. Она стояла рядом и плакала: та же стройная фигурка, изогнутая лебединая шейка, а на виске - бледно голубой, еле заметно пульсирующий сосудик. Упал, обнял её колени, разрыдался: «Прости, прости, никогда, никогда больше этого не повториться». Эти европейцы – молодцы, хотя, по нашим меркам, больно уж раскованы.
Таня, кстати, приехала по месячной туристической визе, на которую заработала репетиторством, ну и мама наскребла что-то из своих сбережений. Я получил отпуск на две недели. Как мы его провели, умолчу, заметив только, что через пару месяцев вновь был отпущен под честное слово домой - на неделю, «ввиду сложных семейных обстоятельств». У Тани к этому моменту довольно сильно обозначился животик, и мы изрядно помучились с её свадебным нарядом. Венчались – ну, конечно, в храме, где впервые увидели друг друга. Еще спустя семь месяцев жена благополучно разрешилась двумя близнятами: мальчиком и девочкой. Им уже по десять лет.
Я их, конечно, люблю, как и Танюху, но только Петька наш слишком впечатлительный какой-то, ранимый; к спорту безразличен, ему больше нравиться на скрипочке пиликать. Ну а Маша, наоборот, вся в папу – рослая, мощная такая девчёночка, староста класса, никому спуску не даёт, и собирается пойти на бобслейную или биатлонную секцию.
Умар Сарьянов
Поделиться в соцсетях:
Нашли ошибку в статье ? Выделите слово/несколько слов и нажмите Ctrl+Enter